О мемореале на месте расстрела известно к сожалению не много. Интернет дал крайне скудную информацию. Бумажные архивы, ответа не дают. Нужно рыться самому. Надеюсь найду время. Хочу процитировать потрясший меня отрывок из книги В. Васильева:
"Цоколь памятника был высоким. Я подпрыгнул, подтянулся и взобрался на плоскую площадку, облицованную зелёной плиткой. Дядюшка подал мне цветы. Постамент оказался тоже высоким, и мне снова пришлось подпрыгнуть, чтобы забросить их к ногам статуи скорбящей Родины-матери. Теперь до цветов никто не доберётся. То есть не украдёт.
Расположившиеся на лужайке две семейные пары с детьми с интересом наблюдали за нами. Дядюшка подал мне банку с белой краской, кисточку, бутылку с растворителем и тряпку. Я встал на колени напротив тёмно-серой железной доски с фамилиями, макнул кончик кисточки в краску и чуть пониже последней фамилии стал аккуратно выводить наклонную палочку заглавной буквы «А»...
Жили-были два родных брата. Один был русским, а другой -украинцем. Интересно, правда?
«Ты ведь украинец?» - спросил меня как-то дядя. «Русский, -ответил я, - как и мой отец». «Как же так? - удивился дядюшка. - Я ведь украинец!»
С именем моей бабушки тоже оказалось не всё так просто. Отец говорил, что звали её София, а дядюшка утверждает, что бабушка была беженкой из Польши, и звали её Штефа, Стефа, Степанида. Русский вариант - Степанида - мне больше по душе. О жизни своей бабушки я знаю очень мало.
Мужики, оставив на полянке жён, детей, выпивку и закуску, подошли полюбопытствовать: «А что это вы?»
- Да вот, пишу, - ответил я.
-В этой братской могиле похоронена моя мать, - объяснил дядюшка.
- А мы тут всю жизнь живём и не знаем, что здесь могила, -удивились мужики.
На вид им лет по сорок. Неужели за это время никто и ничего им не рассказывал? Сомнительно. А те, кто упёр бронзовую мемориальную доску с фамилиями погибших, - знали? Или эти мужички, так, прикидываются?
- Здесь похоронено более трёх тысяч человек, - продолжил дядюшка. - Их немцы расстреляли.
- Кисточку бы потоньше, - посоветовали мужики.
Дядюшка прищурился:
- Ничего. И так нормально. А железную доску не украдут? Как вы думаете?
- Ну, если железо будет стоить как цветной металл, то конечно...- начал было один.
- Не украдут, - успокоил второй. - Пошли, не будем мешать людям.
Правая наклонная палочка маленькой буквы «Л» оказалась длинновата. Я макнул тряпку в растворитель и убрал лишнее.
Бабушка была из многодетной семьи. Перебравшись из Польши на Украину, она своих родственников никогда уже больше не видела. На фотографии вид у неё очень кроткий. Глаза большие, печальные. На голове изящная шляпа-котелок. «Необычайно боевая», - рассказывал дядюшка. Она была депутатом районного совета, но при этом совершенно не знала грамоты. К ней прикрепили преподавателя, чтобы обучал письму и чтению. В дом её в течение дня приходило множество людей. Кто за советом, кто за помощью.
Во время войны бабушку оставили в Харькове для подпольной работы. Накануне прихода немцев переселили с мужем и младшим сыном (дядюшкой) из района Журавлёвки в центр города на улицу Дзержинского (ныне Мироносицкую). Старший её сын (мой отец) воевал. Дочь погибла в первый же год войны: при артобстреле попал в живот осколок. Но бабушка об этом не знала. В сорок третьем году немцы её арестовали. Выдал предатель.
Её эмалевый портретик, где она в шляпке, был когда-то укреплён на постаменте памятника, но его давно разбили, как и портретики других погибших. Дядюшка был одним из инициаторов создания памятника на месте расстрела людей.
Интересно получается. Кто-то пытается сохранить память, а кто-то её стирает. Причём не по злобе. Портретики разбили, допустим, из озорства. Причину, по которой упёрли бронзовую мемориальную доску, тоже можно найти. Например: в доме совсем не было денег, чтобы прокормить голодных детей. Но, скорее всего, на бутылку не хватало. На городском кладбище украли табличку с портретом моего отца. Задняя часть её была сделана из алюминия. Цветной металл. С могилы дедушки сняли оградку. Она тоже была из алюминиевого сплава.
Буква «е» получилась ниже остальных. Придётся её стереть и писать по новой. Когда делаешь точную работу, надо думать о чём-то хорошем, а не заводить самого себя. О чём бы хорошем подумать?..
-Ну что, получается? - спросил дядюшка.
- Да, потихоньку.
-Я пойду, присяду.
Дядюшка уселся на поваленное дерево. Как-то он рассказывал, что до войны здесь были артиллерийские склады. Когда немцы ушли, наши рванули оставшиеся боеприпасы. Останки братской могилы разлетелись на несколько километров.
В концлагере, кроме наших, было много иностранцев. Бабушка готовилась к побегу. Об этом она сообщила мужу и сыну при последнем свидании. Однако ночью охрану сменили. Пришла зондеркоманда. Людей расстреливали в течение нескольких дней, партиями. Раздевали догола и ставили у края ямы.
В живых оставили шестьдесят человек. Отпуская их, каратели сказали: «О том, что здесь было, никому не говорите. Мы ещё вернёмся». Люди бежали до города, не останавливаясь. Было это за неделю до освобождения Харькова...
О чём думали уроды, когда снимали мемориальную доску?..
Ну вот, буква «е» получилась как надо. «Е» «Ё». «И хочется послать на «ё» народолюбие моё, вовек с которым не расстанусь», -писал поэт Борис Алексеевич Чичибабин. Теперь его изучают российские школьники. Правда, портрет в школьной хрестоматии не Бориса Алексеевича, а его двоюродного дяди - известного химика Чичибабина. Невозвращенца, кстати. Я подозреваю, что в редакции не слишком утруждали себя поисками фотографии. Полезли в интернет и - пожалуйста... Но ничего. Когда-нибудь исправят.
При открытии барельефа Чичибабина и мемориальной доски тоже произошёл казус. Когда сняли с доски ткань, все с удивлением прочли: «...узник талинских лагерей». «Это же надо! -прокомментировали проходящие мимо студенты. - И в Таллинне люди сидели!» Доску снова закрыли. Камнерезы добавили букву «с» и получилось как надо: «сталинских». Место всё-таки видное. А доску, на которой я пишу фамилию своей бабушки, редко кто видит. А если и увидит, то не прочтёт.
Место здесь безлюдное, но красивое. Рядом поля, за которыми лесопосадки, а за ними посёлки Солоницевка и Куряж. В Куряже находится колония для малолетних преступников. «Хоть бы они взяли шефство над памятником!» - в отчаянье сказал дядюшка.
Буквы «к» и «с» удались.
Рок всё-таки есть. В роду моего отца всем женщинам суждено было погибнуть. Пятилетняя сестрёнка отца, когда никого не было в доме, слишком близко подошла к печке и у неё загорелось платьице. Скончалась от ожогов. Вторая сестра и бабушка погибли в войну.
На доске написаны в основном женские фамилии. Дядюшка говорил, что в лагере женщин было больше. Добираться в лагерь на свидание с бабушкой было далеко - километров пятнадцать-двадцать ходьбы. Дядюшка рассказывал, что после освобождения Харькова его отец был на месте расстрела. Там он нашёл бабушкино тёмно-синее платье в белый горошек и посуду.
Кроткое и спокойное у неё лицо на всех фотографиях. Но тогда ведь к съёмкам готовились, чтобы запечатлеться на века. Надевали всё лучшее. Фотограф составлял композицию. А если это был портрет, клиенту предлагалось придать своему лицу выражение мечтательное и значительное...
- Вова, - позвал дядюшка.
- Да, - обернулся я.
- Они предлагают с ними посидеть.
- В честь чего?
- Выпить за царствие небесное. Говорят, что часто приходят сюда отдыхать.
- Ладно. Только сначала закончу.
- А почему ты пишешь «Александрова»?
- Как это - почему? Ведь это же бабушкина фамилия.
- Правильно, но это её девичья фамилия, а по дедушке она Васильева. Я и сам как-то упустил из виду.
- Хорошо, напишу «Васильева». Торопиться некуда.
Я обильно смочил тряпку с растворителем и стёр написанное. Что ж, посидим с народом. Но недолго. Выпьем по одной, помянем бабушку и - домой...
А теперь начнём по новой. Большую букву «В» надо писать тем же шрифтом, что и остальные фамилии, чтобы стиль не нарушать.
Так что ж с народолюбием, которым так маялся Борис Алексеевич Чичибабин? Люблю ли я свой народ? Ох, уж и не знаю. Не идеализирую - это точно. Народ - это совокупность личностей, проживающих на закреплённой за ними территории. Так ведь можно сформулировать? Кем и как закреплённой - обсуждать не будем. Те, что украли мемориальную доску, - плохие. Те, что предложили мне выпить, - хорошие. А если они же и украли? Получается, в меру плохие и в меру хорошие. Неплохие люди получаются. Как же их не любить? У нас, когда в стране происходит что-то дурное, возмущаются: «Куда же смотрит народ?!» Любители копать поближе, вопрошают: «Куда и за кем он идёт? Чего ищет?»
Чего ищет... Цветной металл ищет. Я недавно прочёл, как два парубка сбивали медные кольца с немецких зенитных снарядов. С десяти снарядов сбили удачно, а с одиннадцатого... «Эхо войны», -как любят у нас говорить.
Буква «а», похоже, слегка завалилась в сторону. Нет, показалось.
О бабушке мне рассказывали немного, в памяти всё получается плоско, как на фотографии, кроме, пожалуй, одного эпизода.
«Когда на улице шёл бой, - рассказывал дядюшка, - мы с мамой сидели дома. Я видел в окно, как нашего солдата привалило деревом, и он не мог выбраться. Немецкая самоходка его раздавила. В разгар боя в квартиру постучали. Мать открыла. Наш солдат - то ли узбек, то ли казах попросил покушать. Мать налила ему суп. В это время совсем близко рванул снаряд, и меня ударной волной вышвырнуло из комнаты в коридор. На какое-то время меня оглушило. Придя в себя, я увидел, что комната заполнена синим дымом. Мать сидит на полу и плачет. Ей распороло плечо осколком. А солдат ест, как ни в чём не бывало». Вот здесь я очень хорошо её представляю.
«Что-то медленно работа идёт! - громко сказал за спиной один из мужиков. - Тяжело писать?»
- Нет. Не тяжело, - ответил я, не оборачиваясь.
- Не говори человеку под руку, - урезонил другой.
Интересная всё-таки штука - память. Я недавно встретил на улице своего бывшего сотрудника и никак не мог вспомнить его имя и фамилию, а спрашивать было неудобно. Я даже из-за этого несколько дней делал краткие дневниковые записи. Первая: «Вчера на улице встретил своего бывшего сотрудника, которого давно не видел. Во время разговора всё время хотелось назвать его Колей». Запись следующего дня: «Колю зовут Женя». И последняя: «Фамилия Жени - Непомнящий». Фамилия это ведь кличка. Может быть, его далёкий предок страдал склерозом?
Я бы не сказал, что наши дети совсем уж ничего не будут помнить. Но они будут помнить меньше чем мы. А у более дальних потомков и вовсе всё размоется, растворится. Наверное, это неизбежно. По крайней мере у нас. Это у некоторых восточных народов принято похоронить до захода солнца и забыть, чтобы умершему на том свете было лучше...
На кладбищенском памятнике рядом с дедушкиной фотографией есть и бабушкина. И фамилия её написана (Александрова, кстати). Так захотел дядюшка. Пусть думают, что его родители покоятся рядом.
Но на кладбище её праха нет, да и здесь, вероятно, тоже: ведь рядом взорвали артиллерийские запасы. Но есть фамилия. Краска со временем потрескается. Дожди смоют. Люди доску украдут. Памятник разрушится. Неравная борьба получается. С одной стороны, время, природа с её могучими силами, непредсказуемость людская. А с другой - человек с кисточкой и краской. Но ведь я не борюсь. Я просто пишу.
За моей спиной - просёлочная дорога и поле. Рядом в лесопосадке пасутся козы. Дядюшка рассказывает мужикам о том, что здесь было. А я пишу бабушкину фамилию. Не для вас пишу. Для себя.
Васильев В.Д. Бабушка // В кн. «Я был писаришка штабной…». – Харьков: Фолио, 2005. – С. 59-63.
http://2berega.spb.ru/club/bards/blog/69447/
Вход
Регистрация
