Вот говорят, что деньги сильней всего на свете. Вздор. Ерунда.
Капиталисты для самообольщения все это выдумали.
Есть на свете кое-что покрепче денег.
Двумя словами об этом не рассказать. Тут целый рассказ требуется.
Извольте рассказ.
Высокой квалификации токарь по металлу, Иван Борисович Левонидов, рассказал мне его.
– Да, дорогой товарищ, – сказал Левонидов, – такие дела на свете делаются, что только в книгу записывай. Появился у нас на заводе любимчик – Егорка Драпов. Человек он арапистый. Усишки белокурые. Взгляд этакий вредный. И нос вроде перламутровой пуговицы. А карьеру между тем делает. По службе повышается, на легкую работу назначается и жалованье получает по высшему разряду. Мастер с ним за ручку. А раз даже, проходя мимо Егорки Драпова, мастер пощекотал его пальцами и с уважением таким ему улыбнулся. Стали рабочие думать что и почему. И за какие личные качества повышается человек. Думали, гадали, но не разгадали и пошли к инженеру Фирсу.
– Вот, говорим, любезный отец, просим покорнейше одернуть зарвавшегося мастера. Пущай не повышает своего любимца Егорку Драпова. И пальцем пущай не щекотит, проходя мимо.
Сначала инженер, конечно, испугался – думал, что его хотят выводить на свежую воду, но после обрадовался.
– Будьте, говорит, товарищи, благонадежны. Зарвавшегося мастера одерну, а Егорку Драпова в другое отделение переведу. Проходит между тем месяц. Погода стоит отличная. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. А любимчик – Егорка Драпов – карьеру между тем делает все более заманчивую. И не только теперь мастер, а и сам любимый спец с ним похохатывает и ручку ему жмет. Ахнули рабочие. И я ахнул.
– Неужели же, думаем, правды на земле нету? Ведь за какие же это данные повышается человек и пальцами щекотится мастером? Пошли мы небольшой группой к красному директору Ивану Павловичу.
– Вы, говорим, который этот и тому подобное. Да за что же, говорим, такая несообразность? А красный директор, нахмурившись, отвечает:
– Я, говорит, который этот и тому подобное. Я, говорит, мастера и спеца возьму под ноготь, а Егорку Драпова распушу, как собачий хвост. Идите себе, братцы, не понижайте производительность.
И проходит месяц – Егорка Драпов цветет, как маков цвет или, скажем, хризантема в саду. Балуют его и милуют, и ручку со всех сторон наперерыв ему жмут. И директор жмет, и спец жмет, и сам мастер, проходя мимо, щекотит Егорку Драпова. Взвыли тут рабочие, пошли всей гурьбой к рабкору Настану. Плачутся:
– Рабкор ты наш, золото, драгоценная головушка. Ругали мы тебя, и матюкали, и язвой называли: мол, жалобы зачем в газету пишешь. А теперича, извините и простите… Выводите Егорку Драпова на свежую воду.
– Ладно, – сказал Настин. – Это мы можем, сейчас по можем. Дайте только маленечко сроку, погляжу, что и как и почему человек повышается. Хвост ему накручу – будьте покойны.
И проходит месяц. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. Птички по воздуху порхают и бабочки крутятся. А Егорка Драпов цветет жасмином или даже пестрой астрой распушается. И даже рабкор Настин, проходя однажды мимо, пощекотал Егорку и дружески ему так улыбнулся. Собрались тут рабочие обсуждать. Говорили, говорили – языки распухли, а к результату не пришли.
И тут я, конечно, встреваю в разговор.
– Братцы, говорю, я, говорю, первый гадюку открыл, я ее и закопаю. Дайте срок. И вдруг на другой день захожу я в Егоркино отделение и незаметно становлюсь за дверь. И вижу. Мастер домой собирается, а Егорка Драпов крутится перед ним мелким бесом и вроде как тужурку подает.
– Не застудитесь, говорит, Иван Саввич. Погодка-то, говорит, страсть неблагоприятная. А мастер Егорку по плечу стукает и хохочет.
– А и любишь, говорит, ты меня, Егорка, сукин сын.
А Егорка Драпов почтительно докладывает:
– Вы, говорит, мне, Иван Саввич, вроде как отец родной. И мастер, говорит, вы отличный. И личностью, говорит, очень, говорит, вы мне покойную мамашу напоминаете, только что у ей усиков не было. А мастер пожал Егоркину ручку и пошел себе. Только я хотел из-за двери выйти, шаг шагнул – рабкор Настин прется.
– А, говорит, Егорушка, друг ситный! Я, говорит, знаешь ли, такую давеча заметку написал – ай-люли. А Егорка Драпов смеется.
– Да уж, говорит, ты богато пишешь. Пушкин, говорит, и Гоголь дерьмо против тебя.
– Ну спасибо, – говорит рабкор, – век тебе не забуду. Хочешь, тую заметку прочту?
– Да чего ее читать, – говорит Егорка, – я, говорит, и так, без чтения в восхищении.
Пожали они друг другу ручки и вышли вместе. А я следом. Навстречу красный директор прется.
– А, говорит, Егорка Драпов, наше вам… Ну-ка, говорит, погляди теперича, какие у меня мускулы.
И директор рукав свой засучил и показывает Егорке мускулы. Нажал Егорка пальцем на мускулы.
– Ого, говорит, прибавилось.
– Ну спасибо, – говорит директор, – спасибо тебе, Егорка. Тут оба-два – директор и рабкор – попрощались с Егоркой и разошлись. Догоняю я Егорку на улице, беру его, подлеца, за руку и отвечаю:
– Так, говорю, любезный. Вот, говорю, какие паутины вы строите. А Егорка Драпов берет меня под руку и хохочет
– Да брось, говорит, милый… Охота тебе… Лучше расскажи, как живешь и как сынишка процветает.
– Дочка, говорю, у меня, Егорка. Не сын. Отличная, говорю, дочка. Бегает…
– Люблю дочек, – говорит Егорка. – Завсегда, говорит, любуюсь на них и игрушки им жертвую…
И проходит месяц. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. А Егорка Драпов цветет, как маков цвет или, скажем, хризантема в саду. А вчера, проходя мимо, пощекотал я Егорку Драпова. Черт с ним. Хоть, думаю, и подлец, а приятный человек.
Полюбил я Егорку Драпова.
Вход
Регистрация
